Вспышки.12
Feb. 5th, 2016 04:19 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
karasyatnik"Урал" с Дальнего был сильно удобнее "Студера" с деревни хотя бы потому, что на нём стояла закрытая и застеклённая будка "Селянка". Отопления в ней никакого не было, но даже так было чуть теплее и не продувалось, как в дощатом, открытом взад кузове деревенского "ЗиЛ"-а.
На машину они попали удачно. Не должны были успеть с электрички, но у "Урал"-а получилась какая-то задержка на заправке и это вышло очень кстати. Если бы не успели, следующим был бы только деревенский "ЗиЛ" и часов через шесть. Ждать бы не стали, а в начале мая пешком восемнадцать километров по тутошним направлениям - отнюдь не для слабонервных прогулка. Сейчас же можно было доехать до "Третьего" лесоучастка и оттуда напрямки уже дошлёпать по проталинам до деревни три километра всего останется.
Весна в этом году была сравнительно ранняя и на первое мая уже обширно открылись от снега пригорки, дорога представляла из себя кашу из шуги и глины, а с подсолнечной стороны зимние отвалы грейдера выглядели как серая оплавленная стена льда.
"Урал" а надрывом взвывая на ямах скорее не ехал, а плыл по направлению, которое по какому-то недоразумению иные называли "лесовозным трактом". Вообще, в глинистой шуге он плыл заглубляясь почти по мосты. Но днём было ещё куда ни шло и три моста втаскивали. А вот ночью подмораживало и ехать было ещё труднее. На наклонных можно было и скользнуть в неконтролируемый юз запросто.
Сергей сидел на одиночном сидении у борта, единственном остававшемся свободном когда их подобрал "Урал". Стоять при подобной качке не было никакой возможности вообще, а время езды не позволяло пробовать висеть на поручнях. Поэтому, если кто не помещался на сиденья, приходилось усаживать или укладывать на колени сидящих или на тюки груза в задней части. Но, сегодня было относительно немного пассажиров. Собственно, большая часть - ученики и студенты, едущие на выходные к родителям в Дальний.
Гордей с их двумя рюкзаками расположился на тех рюкзаках в задней части чуть за спиной и напротив двухместного сидения. На сидении напротив Гордея и у Сергея за спиной сидели две девчёнки с Дальнего. Года на три их старше примерно.
"Урал" как-то особливо плаксиво взвыл, выбираясь из торфяного болота на относительно ровный участок перед "горбатым" мостом. Сергей рассматривал окружающие поля, прикидывая, насколько утомительной станет охота и как именно подбираться к косачам, ползком или пригнувшись. Впереди было два дня и провести их нужно было максимально плодотворно.
Запахло апельсинами. Ещё не обернувшись, Сергей знал, что это Гордей достал из рюкзака их витаминный резерв и его чистит. "Но, зачем?" - мелькнула мысль. Было что-то странное в том, чтобы ещё не доехав до охоты начинать дербанить самые вкусные части заначки. Наоборот, самым чудесным было посреди тайги запарить кофе со сгущёнкой под шоколадку и апельсинкой это зажевать. Делать же это дома или вот так вот, в машине - выглядело заурядщиной и насилием над здравым смыслом. Он медленно повернулся.
Гордей очень медленно и аккуратно охотничьим ножом чистил апельсин с выражением на лице, как будто выполнял какое-то очень сложное и ответственное дело. Дочистил, полюбовался на свою работу и только потом поднял взгляд.
-Девчёнки, апельсин будете?
Состояние, в котором пребывали те девчёнки, описать сложно. Наиболее близким представляется слово "смятение", но всё-равно не совсем то. Дело в том, что апельсинов в районе не было ниоткуда никогда, да и в крайцентре их в магазинах не продавали. Ананасы были и мандарины очень редко, бананы зелёные ещё. А вот апельсинов не было. Поэтому, всё происходящее для них выглядело примерно, как если бы Гордей достал из шапки разговаривающего по-человечески кенгурёнка. Особенно контрастным это было посреди весеннего глинисто-ледяного крошева в кузове рычащего "Урал"-а и в руках одетого в овчинный полушубок парня в болотных сапогах. Они молчали.
Гордей разломил апельсин пополам и протянул девчёнкам по половине. Те молча взяли и продолжали сидеть чуть ли не с открытыми ртами. Сергею стало смешно и он сдерживал себя, чтоб не сбить Гордею представление. Отец привёз апельсины с прошлой поездки в Москву неделю назад. Немного, килограмма четыре. Это были остатки, штуки четыре или пять.
-Ешьте! Вы чё?
Девчёнки, до того болтавшие о чём-то без умолку, продолжали молча сидеть, глядя то на Гордея, то на половинки апельсина у себя в руках.
-Ой, ну ща покажу...
Гордей подался к одной из них, забрал половинку, отломил от неё дольку и протянул девчёнке ко рту.
-На-ка, вот... Сделай "ам"!
С интонацией, которой разговаривают с малыми детьми он скормил ей дольку, потом вторую... Отдал оставшееся.
-Ну, а дальше сама! А ты чё сидишь? Делай как она.
Девчёнки молча сжевали по половинке апельсина.
-Ну, вот и умницы! Девчёнки, а вы с Дальнего, да? А, как вас зовут?
Да, они были старше на два и три года. Учились в крайцентре. Одна была ну очень даже ничего... Но старше на три года.
Гордей их маленько расшевелил от начального шока.
-А вы где апельсин взяли?
-Дык, нарвали же.
-Где?!
-Ну, за огородами, где же ещё...
-За какими огородами?
-Ну, у нас в деревне за огородами их тьма-тьмущая растёт. Там ещё бананы, но они уже так всем надоели, что их никто не ест.
-А где ваша деревня?
-А, вот ща на "третьем" вылезем и три километра в сторону.
-Так, какие апельсины, ведь ещё и не весна же толком?
-Э-э... Это тут не весна и у вас там, в Дальнем. А у нас деревня особенная! У нас там и климат другой, и растёт всякое вот... Ну и люди тоже - самые лучшие. Вот, Серёга, например. Ну, или я, но я похуже...
-А чё это ты похуже?
Было ясно, что Гордей их куда больше впечатлил. Да и Сергей решил не встревать в разговор, благо он и без того складывался нормально.
-Ну, я не умею так вдарить по пальме, чтоб сразу ведро апельсинов ссыпалось, а он может. И, опять же, он за жемчугом глубже меня ныряет.
-За каким жемчугом?
-Ну, за обычным. У нас там в заливе если нырнуть, то там раковины, в них жемчуг...
-В каком заливе?
-В обычном заливе, морском. Девчёнки, а айда с нами? Покупаемся, позагораем...
Они вышли на "третьем" и Сергей так и не узнал, чё бы вчёсывал девчёнкам деревенский балабол Гордей, если бы они согласились. Впрочем, Гордей потом даже какое-то время вроде крутил с той, что не сильно симпатичная была, но это прошло мимо и известно об этом ему было только обиняками.
А вот косачей он добыл тогда очень нормально. По два за каждое утро, с подхода и без скрадка - очень неплохой результат. Ну и апельсины они доели уже на току, отметив удачную охоту.
***
Топчаны в камеру не брали. Причина была банальна - по распорядку топчаны нужно было сдавать в 6.00, а если их не сдавать, то никто из караула особо побудкой не заморачивался и можно было поспать часов до восьми, когда выводной приносил то, что на "губе" называлось "завтраком". Пол был дощатый, топчаны были дощатые и разницы особой, что на них, что без них, не наблюдалось. Таким образом, уж чего-чего, а сна хватало с избытком и можно было отоспаться и за прошлое, и на будущее. Пища была вполне соответствующей подобному месту, но, пожалуй, не хуже, чем в вазианской учебке. Некоторые дни водили на дурную работу. То есть, не что-то полезное делать, а катать траки от танков, например, с одного места на другое непонятно зачем. Наверное, по мнению начкаров так должна была выглядеть трудотерапия.
Из собратьев по заключению трое были "дедами" и один "молодой". "Деды" отбывали за пьянку в казарме, а "молодой" за то, что свернулся калачиком и уснул прямо под знаменем на "первом посту", где и был обнаружен дежурившим замполитом. К своему несчастью он оказался ещё и москвичом, за что был гнобим сокамерниками чисто по этому вот факту. Впрочем, по остальным своим качествам он тоже вполне себе был виктимным, а особенность данного местопребывания это только усиливала. "Деды" были в целом, вполне нормальными парнями и никаких особых напрягов не производили. Да и, вообще, "губа" как-то незаметно сглаживала неуставные соотношения по срокам службы и выводила на первый план личностные качества.
Через три дня двоих из "дедов" вернули в часть. На четвёртый день вернули москвича и на тот же день на камеру заехали трое водил с дивизии. Загружали их ещё со страшным перегаром. Все в этакой франтоватой одёжке с всеми возможными наворотами, при значках и прочем. Двое "молодых" и "черпак". Этих отлавливали аж при усиленном комендантском взводе, устраивая облаву на гараж. Там было что-то совсем уж невообразимое с морем спиртного, какими-то тифлисскими женщинами лёгкого поведения и, вроде как, с салютовой стрельбой даже.
Из "молодых" один был чурка. Как позже выяснилось - ингуш, немедленно понаименованный Серёгой с Комсомольска "чеченом". "Чечен" с похмелья был угрюм и не желал общаться вообще никак. Двое других, как очухались, порадовали сокамерников морем разливанным всяческих историй про своё блатное житьё-бытьё. Выяснилось, что вкусная жизнь водителей дивизии очень приятна по сравнению даже с иной серой гражданской жизнью. Попали они туда не просто так и были из всяческих околоблатных тусовок, которые отмазать полностью от армии ещё не могут, а вот обеспечить вкусную службу уже могут.
На второй день "чечен" заговорил и первое, что он сказал, было "жрать хачу!". Мысль была не уникальная и остальные лишь повздыхали угрюмо. А "чечен" не вздыхал, а начал нам рассказывать, какие у него земляки обретаются в вазианской столовой и как он тоже там обретался, пока не уехал с вазианской учебки-автобата шоферить на "УАЗ"-ике в дивизии. Рассказывал нам про вкусное масло, сахар и хлеб... Минут через десять Серёга ему сказал, что если он не заткнётся, придётся его мал-мал заткнуть. Но "чечен" сказал, что мы ничё не понимаем и ему нужно срочно сходить до столовой. Вот прям сейчас и срочно-срочно. Кстати, сама столовая находилась очень недалеко от "губы". Но, разумеется, за высокой стеной с колючкой поверху от двора. И за зарешёченными стеклоблочными окнами из камеры. Был и вынимающийся блок в том окне...
-Вивадной!
-Чё орёшь?
-На туалет хачу!
Караульные забрали "чечена" и увели. Через полчаса "чечена" не привели. Не привели и через час. Уже когда его уводили было поздно, около девяти вечера. Где-то в половине одиннадцатого за окном раздалось нечто, типа шипения. Как позже выяснилось, так "чечен" "свистел". Потом какие-то блики от спичек замелькали за окном. Серёга вытащил стеклоблок.
-Йэ, заберы. Вод, и вод. Туд вод ышшо.
"Чечен" предал несколько свёртков и пропал. В свёртках был тёплый хлеб, сливочное масло, кусковой сахар. Через минут пять выводной запустил "чечена" в камеру. С собой "чечен" притащил две фляжки с чаем и две пачки сигарет. Чуть ли не до полночи было нечто, похожее на камерный пир. Как именно и чем именно "чечен" убедил выводного хохла выпустить его до столовой, дав ему ремень, так и осталось непонятным. То есть, "чечен" утверждал, что за долю в хавке всего лишь, но верилось в это не очень.
Следующим вечером "чечен" принёс примерно то же самое, но ещё и полный котелок жареного мяса.
А вот на третий день пребывания в камере блатных водил, двоих других из них, забрали с утра в качестве грузчиков к тёткам из местного "чипка". Как они позже рассказали, походатайствовал кто-то из блатных связей. И, типа, если совсем изъять с "губы" до отбытия не получалось, то смаслить пребывание можно было и попробовать.
А вот эти уже столько всякого в вынутый стеклоблок передали вечерком... Тут уже были и беляши, и сметана, и лаваш, и конфеты и даже грецкий орех в сахаре. Ну, сигареты, чай и две бутылки газировки.
Всё это пиршество живота продолжалось до самого окончания отбытия Сергея на той "губе". Было изучено несколько новых песен, одна написана, несколько заяснено одному водиле - гитаристу. Набрано пара килограмм веса и получено общение с просто хорошими людьми.
Когда старшина приехал забирать Сергея, опоздав на день, уезжать откровенно не хотелось. Он понимал порочность подобных мыслей, но из тёплой и сытой камеры в неизвестность ничем не тянуло всё равно. "Шишига"-"санитарка" привезла их в "первый полк". Там старшина долго с кем-то чё-то решал в штабе, а Сергей курил на зимней тифлисской слякоти. Старшина вышел, показал на него невысокому капитану, явно переслужившему своё звание, и, махнув рукой небрежно, ушёл прочь. С капитаном они пошли по улице к воротам дивизии и там уже сели в "ЗиЛ"-а с кунгом. Каково же было удивление Сергея, когда он в кунге увидал "чечена".
-Хы, а ты чё тут, "чечен"?
-Сказаль, вайска везуть. Сказаль, камандир не хочит, чтоп я вазиль.
Они дослуживали потом в одной части. "Чечен" возил сначала зампотеха, потом зампотыла. "Чечена" через год ранили звиадисты под Кодой и он уехал домой с простреленной в мякоть ногой, сказав нам гордо на прощание: "Я воен теперь!".
***
Вообще, нет ничего, наверное, более трудно переносимого для человека, которого учили отвечать за свои поступки, чем ошибка, приведшая к неожиданным последствиям и которую невозможно исправить. Долго заживает, трудно забывается...
"Это было весною, в зеленеющем мае..."(с). Сергей возвращался с тока. Птицы пока ещё прилетели очень немногие. Чача-кали дрозды, да изредка пролетали голуби. Тайга только начала оживать от зимнего сна. Ярко светило зло весеннее солнце. Бурундучок сидел на черёмушине и крутил туда-сюда своей маленькой головёнкой. Забавный до невозможности и хорошенький такой. Сергей остановился. "А, вот, жрать-то ему сейчас нечего как раз... Может, принести Наташке, пускай поиграет, да попробовать покормить. Ну, а потом выпустить...". Вспомнил, как двоюродная сестрёнка вчера играла с кошкой. "Лишь бы кошки не добрались...".
Это сейчас мысли кажутся дурацкими, а в четырнадцать лет всё казалось логичным и правильным.
Перекинул ружьё за спину с плеча и начал медленно подходить. Бурундук пригрелся на солнышке и, казалось, совсем не замечал происходящего вокруг. Сергей снял шапку и прикинул, что если в неё бурундука снять с ветки, то в ней и можно до дома тёткиного дотащить. Протянул шапку, протянул вторую руку и... дёрнул за хвост. Бурундук заверещал и по сердцу нехорошо проскоблило этим верещанием. В руке осталась шкурка от хвоста, а бурундук с голым хвостом взлетел на черёмушину. И пошёл на следующую, оттуда на пихту, попутно вереща, пока не скрылся и не смолк. Сергей стоял, как окаменевший и долго не решался даже выпустить шкурку с хвоста. "Чё же я наделал! Ой, дурак, дурак...".
Уже через несколько дней он рассказал об этом случае отцу. Единственному, кому рассказал, вообще. Тот помолчал и сказал: "И чё ты переживаешь? Ну, будет самый модный на всю тайгу безхвостый бурундук. От этого не умирают. Отсохнет и зарастёт". До этого, как бы, можно было и самому догадаться, но тяжёлое чувство всё-таки не отпускало довольно долго...
На машину они попали удачно. Не должны были успеть с электрички, но у "Урал"-а получилась какая-то задержка на заправке и это вышло очень кстати. Если бы не успели, следующим был бы только деревенский "ЗиЛ" и часов через шесть. Ждать бы не стали, а в начале мая пешком восемнадцать километров по тутошним направлениям - отнюдь не для слабонервных прогулка. Сейчас же можно было доехать до "Третьего" лесоучастка и оттуда напрямки уже дошлёпать по проталинам до деревни три километра всего останется.
Весна в этом году была сравнительно ранняя и на первое мая уже обширно открылись от снега пригорки, дорога представляла из себя кашу из шуги и глины, а с подсолнечной стороны зимние отвалы грейдера выглядели как серая оплавленная стена льда.
"Урал" а надрывом взвывая на ямах скорее не ехал, а плыл по направлению, которое по какому-то недоразумению иные называли "лесовозным трактом". Вообще, в глинистой шуге он плыл заглубляясь почти по мосты. Но днём было ещё куда ни шло и три моста втаскивали. А вот ночью подмораживало и ехать было ещё труднее. На наклонных можно было и скользнуть в неконтролируемый юз запросто.
Сергей сидел на одиночном сидении у борта, единственном остававшемся свободном когда их подобрал "Урал". Стоять при подобной качке не было никакой возможности вообще, а время езды не позволяло пробовать висеть на поручнях. Поэтому, если кто не помещался на сиденья, приходилось усаживать или укладывать на колени сидящих или на тюки груза в задней части. Но, сегодня было относительно немного пассажиров. Собственно, большая часть - ученики и студенты, едущие на выходные к родителям в Дальний.
Гордей с их двумя рюкзаками расположился на тех рюкзаках в задней части чуть за спиной и напротив двухместного сидения. На сидении напротив Гордея и у Сергея за спиной сидели две девчёнки с Дальнего. Года на три их старше примерно.
"Урал" как-то особливо плаксиво взвыл, выбираясь из торфяного болота на относительно ровный участок перед "горбатым" мостом. Сергей рассматривал окружающие поля, прикидывая, насколько утомительной станет охота и как именно подбираться к косачам, ползком или пригнувшись. Впереди было два дня и провести их нужно было максимально плодотворно.
Запахло апельсинами. Ещё не обернувшись, Сергей знал, что это Гордей достал из рюкзака их витаминный резерв и его чистит. "Но, зачем?" - мелькнула мысль. Было что-то странное в том, чтобы ещё не доехав до охоты начинать дербанить самые вкусные части заначки. Наоборот, самым чудесным было посреди тайги запарить кофе со сгущёнкой под шоколадку и апельсинкой это зажевать. Делать же это дома или вот так вот, в машине - выглядело заурядщиной и насилием над здравым смыслом. Он медленно повернулся.
Гордей очень медленно и аккуратно охотничьим ножом чистил апельсин с выражением на лице, как будто выполнял какое-то очень сложное и ответственное дело. Дочистил, полюбовался на свою работу и только потом поднял взгляд.
-Девчёнки, апельсин будете?
Состояние, в котором пребывали те девчёнки, описать сложно. Наиболее близким представляется слово "смятение", но всё-равно не совсем то. Дело в том, что апельсинов в районе не было ниоткуда никогда, да и в крайцентре их в магазинах не продавали. Ананасы были и мандарины очень редко, бананы зелёные ещё. А вот апельсинов не было. Поэтому, всё происходящее для них выглядело примерно, как если бы Гордей достал из шапки разговаривающего по-человечески кенгурёнка. Особенно контрастным это было посреди весеннего глинисто-ледяного крошева в кузове рычащего "Урал"-а и в руках одетого в овчинный полушубок парня в болотных сапогах. Они молчали.
Гордей разломил апельсин пополам и протянул девчёнкам по половине. Те молча взяли и продолжали сидеть чуть ли не с открытыми ртами. Сергею стало смешно и он сдерживал себя, чтоб не сбить Гордею представление. Отец привёз апельсины с прошлой поездки в Москву неделю назад. Немного, килограмма четыре. Это были остатки, штуки четыре или пять.
-Ешьте! Вы чё?
Девчёнки, до того болтавшие о чём-то без умолку, продолжали молча сидеть, глядя то на Гордея, то на половинки апельсина у себя в руках.
-Ой, ну ща покажу...
Гордей подался к одной из них, забрал половинку, отломил от неё дольку и протянул девчёнке ко рту.
-На-ка, вот... Сделай "ам"!
С интонацией, которой разговаривают с малыми детьми он скормил ей дольку, потом вторую... Отдал оставшееся.
-Ну, а дальше сама! А ты чё сидишь? Делай как она.
Девчёнки молча сжевали по половинке апельсина.
-Ну, вот и умницы! Девчёнки, а вы с Дальнего, да? А, как вас зовут?
Да, они были старше на два и три года. Учились в крайцентре. Одна была ну очень даже ничего... Но старше на три года.
Гордей их маленько расшевелил от начального шока.
-А вы где апельсин взяли?
-Дык, нарвали же.
-Где?!
-Ну, за огородами, где же ещё...
-За какими огородами?
-Ну, у нас в деревне за огородами их тьма-тьмущая растёт. Там ещё бананы, но они уже так всем надоели, что их никто не ест.
-А где ваша деревня?
-А, вот ща на "третьем" вылезем и три километра в сторону.
-Так, какие апельсины, ведь ещё и не весна же толком?
-Э-э... Это тут не весна и у вас там, в Дальнем. А у нас деревня особенная! У нас там и климат другой, и растёт всякое вот... Ну и люди тоже - самые лучшие. Вот, Серёга, например. Ну, или я, но я похуже...
-А чё это ты похуже?
Было ясно, что Гордей их куда больше впечатлил. Да и Сергей решил не встревать в разговор, благо он и без того складывался нормально.
-Ну, я не умею так вдарить по пальме, чтоб сразу ведро апельсинов ссыпалось, а он может. И, опять же, он за жемчугом глубже меня ныряет.
-За каким жемчугом?
-Ну, за обычным. У нас там в заливе если нырнуть, то там раковины, в них жемчуг...
-В каком заливе?
-В обычном заливе, морском. Девчёнки, а айда с нами? Покупаемся, позагораем...
Они вышли на "третьем" и Сергей так и не узнал, чё бы вчёсывал девчёнкам деревенский балабол Гордей, если бы они согласились. Впрочем, Гордей потом даже какое-то время вроде крутил с той, что не сильно симпатичная была, но это прошло мимо и известно об этом ему было только обиняками.
А вот косачей он добыл тогда очень нормально. По два за каждое утро, с подхода и без скрадка - очень неплохой результат. Ну и апельсины они доели уже на току, отметив удачную охоту.
***
Топчаны в камеру не брали. Причина была банальна - по распорядку топчаны нужно было сдавать в 6.00, а если их не сдавать, то никто из караула особо побудкой не заморачивался и можно было поспать часов до восьми, когда выводной приносил то, что на "губе" называлось "завтраком". Пол был дощатый, топчаны были дощатые и разницы особой, что на них, что без них, не наблюдалось. Таким образом, уж чего-чего, а сна хватало с избытком и можно было отоспаться и за прошлое, и на будущее. Пища была вполне соответствующей подобному месту, но, пожалуй, не хуже, чем в вазианской учебке. Некоторые дни водили на дурную работу. То есть, не что-то полезное делать, а катать траки от танков, например, с одного места на другое непонятно зачем. Наверное, по мнению начкаров так должна была выглядеть трудотерапия.
Из собратьев по заключению трое были "дедами" и один "молодой". "Деды" отбывали за пьянку в казарме, а "молодой" за то, что свернулся калачиком и уснул прямо под знаменем на "первом посту", где и был обнаружен дежурившим замполитом. К своему несчастью он оказался ещё и москвичом, за что был гнобим сокамерниками чисто по этому вот факту. Впрочем, по остальным своим качествам он тоже вполне себе был виктимным, а особенность данного местопребывания это только усиливала. "Деды" были в целом, вполне нормальными парнями и никаких особых напрягов не производили. Да и, вообще, "губа" как-то незаметно сглаживала неуставные соотношения по срокам службы и выводила на первый план личностные качества.
Через три дня двоих из "дедов" вернули в часть. На четвёртый день вернули москвича и на тот же день на камеру заехали трое водил с дивизии. Загружали их ещё со страшным перегаром. Все в этакой франтоватой одёжке с всеми возможными наворотами, при значках и прочем. Двое "молодых" и "черпак". Этих отлавливали аж при усиленном комендантском взводе, устраивая облаву на гараж. Там было что-то совсем уж невообразимое с морем спиртного, какими-то тифлисскими женщинами лёгкого поведения и, вроде как, с салютовой стрельбой даже.
Из "молодых" один был чурка. Как позже выяснилось - ингуш, немедленно понаименованный Серёгой с Комсомольска "чеченом". "Чечен" с похмелья был угрюм и не желал общаться вообще никак. Двое других, как очухались, порадовали сокамерников морем разливанным всяческих историй про своё блатное житьё-бытьё. Выяснилось, что вкусная жизнь водителей дивизии очень приятна по сравнению даже с иной серой гражданской жизнью. Попали они туда не просто так и были из всяческих околоблатных тусовок, которые отмазать полностью от армии ещё не могут, а вот обеспечить вкусную службу уже могут.
На второй день "чечен" заговорил и первое, что он сказал, было "жрать хачу!". Мысль была не уникальная и остальные лишь повздыхали угрюмо. А "чечен" не вздыхал, а начал нам рассказывать, какие у него земляки обретаются в вазианской столовой и как он тоже там обретался, пока не уехал с вазианской учебки-автобата шоферить на "УАЗ"-ике в дивизии. Рассказывал нам про вкусное масло, сахар и хлеб... Минут через десять Серёга ему сказал, что если он не заткнётся, придётся его мал-мал заткнуть. Но "чечен" сказал, что мы ничё не понимаем и ему нужно срочно сходить до столовой. Вот прям сейчас и срочно-срочно. Кстати, сама столовая находилась очень недалеко от "губы". Но, разумеется, за высокой стеной с колючкой поверху от двора. И за зарешёченными стеклоблочными окнами из камеры. Был и вынимающийся блок в том окне...
-Вивадной!
-Чё орёшь?
-На туалет хачу!
Караульные забрали "чечена" и увели. Через полчаса "чечена" не привели. Не привели и через час. Уже когда его уводили было поздно, около девяти вечера. Где-то в половине одиннадцатого за окном раздалось нечто, типа шипения. Как позже выяснилось, так "чечен" "свистел". Потом какие-то блики от спичек замелькали за окном. Серёга вытащил стеклоблок.
-Йэ, заберы. Вод, и вод. Туд вод ышшо.
"Чечен" предал несколько свёртков и пропал. В свёртках был тёплый хлеб, сливочное масло, кусковой сахар. Через минут пять выводной запустил "чечена" в камеру. С собой "чечен" притащил две фляжки с чаем и две пачки сигарет. Чуть ли не до полночи было нечто, похожее на камерный пир. Как именно и чем именно "чечен" убедил выводного хохла выпустить его до столовой, дав ему ремень, так и осталось непонятным. То есть, "чечен" утверждал, что за долю в хавке всего лишь, но верилось в это не очень.
Следующим вечером "чечен" принёс примерно то же самое, но ещё и полный котелок жареного мяса.
А вот на третий день пребывания в камере блатных водил, двоих других из них, забрали с утра в качестве грузчиков к тёткам из местного "чипка". Как они позже рассказали, походатайствовал кто-то из блатных связей. И, типа, если совсем изъять с "губы" до отбытия не получалось, то смаслить пребывание можно было и попробовать.
А вот эти уже столько всякого в вынутый стеклоблок передали вечерком... Тут уже были и беляши, и сметана, и лаваш, и конфеты и даже грецкий орех в сахаре. Ну, сигареты, чай и две бутылки газировки.
Всё это пиршество живота продолжалось до самого окончания отбытия Сергея на той "губе". Было изучено несколько новых песен, одна написана, несколько заяснено одному водиле - гитаристу. Набрано пара килограмм веса и получено общение с просто хорошими людьми.
Когда старшина приехал забирать Сергея, опоздав на день, уезжать откровенно не хотелось. Он понимал порочность подобных мыслей, но из тёплой и сытой камеры в неизвестность ничем не тянуло всё равно. "Шишига"-"санитарка" привезла их в "первый полк". Там старшина долго с кем-то чё-то решал в штабе, а Сергей курил на зимней тифлисской слякоти. Старшина вышел, показал на него невысокому капитану, явно переслужившему своё звание, и, махнув рукой небрежно, ушёл прочь. С капитаном они пошли по улице к воротам дивизии и там уже сели в "ЗиЛ"-а с кунгом. Каково же было удивление Сергея, когда он в кунге увидал "чечена".
-Хы, а ты чё тут, "чечен"?
-Сказаль, вайска везуть. Сказаль, камандир не хочит, чтоп я вазиль.
Они дослуживали потом в одной части. "Чечен" возил сначала зампотеха, потом зампотыла. "Чечена" через год ранили звиадисты под Кодой и он уехал домой с простреленной в мякоть ногой, сказав нам гордо на прощание: "Я воен теперь!".
***
Вообще, нет ничего, наверное, более трудно переносимого для человека, которого учили отвечать за свои поступки, чем ошибка, приведшая к неожиданным последствиям и которую невозможно исправить. Долго заживает, трудно забывается...
"Это было весною, в зеленеющем мае..."(с). Сергей возвращался с тока. Птицы пока ещё прилетели очень немногие. Чача-кали дрозды, да изредка пролетали голуби. Тайга только начала оживать от зимнего сна. Ярко светило зло весеннее солнце. Бурундучок сидел на черёмушине и крутил туда-сюда своей маленькой головёнкой. Забавный до невозможности и хорошенький такой. Сергей остановился. "А, вот, жрать-то ему сейчас нечего как раз... Может, принести Наташке, пускай поиграет, да попробовать покормить. Ну, а потом выпустить...". Вспомнил, как двоюродная сестрёнка вчера играла с кошкой. "Лишь бы кошки не добрались...".
Это сейчас мысли кажутся дурацкими, а в четырнадцать лет всё казалось логичным и правильным.
Перекинул ружьё за спину с плеча и начал медленно подходить. Бурундук пригрелся на солнышке и, казалось, совсем не замечал происходящего вокруг. Сергей снял шапку и прикинул, что если в неё бурундука снять с ветки, то в ней и можно до дома тёткиного дотащить. Протянул шапку, протянул вторую руку и... дёрнул за хвост. Бурундук заверещал и по сердцу нехорошо проскоблило этим верещанием. В руке осталась шкурка от хвоста, а бурундук с голым хвостом взлетел на черёмушину. И пошёл на следующую, оттуда на пихту, попутно вереща, пока не скрылся и не смолк. Сергей стоял, как окаменевший и долго не решался даже выпустить шкурку с хвоста. "Чё же я наделал! Ой, дурак, дурак...".
Уже через несколько дней он рассказал об этом случае отцу. Единственному, кому рассказал, вообще. Тот помолчал и сказал: "И чё ты переживаешь? Ну, будет самый модный на всю тайгу безхвостый бурундук. От этого не умирают. Отсохнет и зарастёт". До этого, как бы, можно было и самому догадаться, но тяжёлое чувство всё-таки не отпускало довольно долго...
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2016-02-05 11:37 am (UTC)(no subject)
From:(no subject)
From:no subject
Date: 2016-02-05 01:49 pm (UTC)(no subject)
From:no subject
Date: 2016-02-05 04:11 pm (UTC)(no subject)
From:(no subject)
From: