![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
karasyatnikИван и Альбина жили тем, что ездили в геологические экспедиции. СССР занимался геологоразведкой много и спрос на данный труд был постоянно. Иван трудился обычным рабочим, а Альбина рекрутировалась поварихой. Она была литовка. Была замужем за военным, родила сына, потом начала бухать и военный с ней развёлся, лишил её родительских прав и выгнал с дома. Иван был детдомовский, по какой-то программе получения жилья детдомовцами получил "гостинку" ещё когда они только строились и ту Альбину подобрал к себе. Ездили они каждый год на пять месяцев сезона, а потом остальные семь месяцев бухали и бездельничали. Собственно, зарабатывали очень недурственно, если учесть, что всю зиму сытно ели и пили даже при довольно не низких ценах на водку при "перестройке".
Как-то приезжал к ним побухать какой-то то ли бригадир, то ли мастер той самой геологической партии. В общем, начальник какой-то. И рассказывал на лавочке у подъезда, что Иван - работник уникальный и его все очень ценят. Он утверждал, что тот Иван выкидывал из шурфа грунт на шесть метров вверх. Ему не все верили, но он клялся и божился.
Они умерли оба в начале 90-х, когда никому не стали нужны геологические рабочие, а ничего иного они не умели, или не хотели ли... Да и привыкли, наверное, к режиму питья спиртного "семь через пять месяцев". В партии геологической "сухой закон" же был.
Сейчас, когда я слышу или читаю разного рода осуждения пьющих людей через "а кто им заливал?" или "что, по-иному нельзя было досуг проводить?" я сразу же вспоминаю Ивана и начинаю моделировать варианты.
Вот, копаешь ты от рассвета до заката шурфы шестиметровые пять месяцев... Шых-шых-шых...
А потом приезжаешь в город и - в филармонию! А оттуда - на балет! И в институт на вечернее отделение, а потом - на каток кататься! И опять в конце апреля в шурфы и ших-ших-ших... Реалистично, чё.
***
Сергей пошёл шишкарить один. Щадящий режим шишкаренья под деревней выполнялся рискованным методом поветочного сбивания. Бить колотом считалось недопустимым, поскольку кедры возле деревни считались чем-то, типа общего огорода. Обычно ходили вдвоём. Один лазил, второй собирал. Тот, что собирал, одевал мотошлем и пару фуфаек, чтоб шишкой не побило. Да и вывозить было проще. Один мешок на руль, второй за спину заднему седоку мотоцикла. Можно не привязывать.
Но, в тот день все куда-то поразъехались и взять в компанию было некого.
Как раз за недельку до того он подарил своей тогдашней подружке очередной свой нож. Нож был так себе, но красивый. С "серебрянки", с эбонитовой ручкой инкрустированной камушками стеклянными с брошки старой. Ни на что серьёзное он не годился, бо сталь была слабая, но колбаску порезать, человека пырнуть или попонтоваться вполне годился. Однако, подружка его выпросила и это было в чём-то даже хорошо.
Не ходить без ножа в лес - это было правило, не имеющее исключений. Складничок и топор ножа не заменяли и Сергей взял номерной магазинный нож двоюродного братца.
На третьей примерно кедре это случилось. Кедровая сосна - дерево предельно коварное. Ветки у него ломаются совершенно неожиданно и непредсказуемо. Тонкая вполне может держать, а толстая сломаться. Всё из-за фактуры древесины.
Он уже у вершины обстукивал ногой ветки, когда под рукой обломился толстенный сук. Перехватился и сломал второй. Вниз летел, хватаясь за сучья и ломая их собой. Пробил целую "дорогу" в сучьях. Но, они и затормозили падение, поэтому ничего особо не повредил, кроме того, что слегка порвал самодельную маскуху. Встал, отряхнулся, порадовался тому, что не повредился и тут только увидал, что ножа нету в ножнах. Братец купил на удивление неудачный ножик без блокирующего хлястика на защёлке.
Он перерыл под деревом почти всё. Ножа не было. Начал вспоминать, был ли он до того и не потерял ли он его раньше. Поискал под теми кедрами, что обтряс раньше. Ничего. Начало немного потряхивать от безысходности. Что может быть отвратительнее, чем потерять чужую вещь, да ещё и регистрированную?
Нож он нашёл часа через три, когда уже начало смеркаться. Он лежал плашмя на разветвляющейся ветке, метрах в трёх от земли, на кедре, с которой он падал.
***
На покосе было страшно только первые года три. Да, придти чуть ли не с рассветом и впахивать чуть ли не до заката после городского бытия, это было очень непривычно и трудно. Трудно было даже не просто работать, а то, что голова не знала, чем заняться в монотонности физического труда.
Потом он научился занимать голову мысленным пением знакомых песен.
Когда у тёткиного мужа получалось приехать на комбайне и скосить большую часть ровной части покоса, это было счастье. Счастьем было и когда бабушка договаривалась с кем-нибудь о конных граблях.
Метание зарода было вообще полным счастьем, поскольку финализировало жуткую эпопею покоса.
Приятным было и то, что на уборку картошки он не попадал, поскольку в сентябре уже учился в городе. Садить же картошку в начале июня было нетрудно и даже интересно. Садили всей деревней один огород, пока хозяйка готовила стол. Потом ели, взрослые маленько пили и шли на следующий огород. Огороды, правда, были соток по 30-40, но коллективно это было быстро довольно.
Как-то приезжал к ним побухать какой-то то ли бригадир, то ли мастер той самой геологической партии. В общем, начальник какой-то. И рассказывал на лавочке у подъезда, что Иван - работник уникальный и его все очень ценят. Он утверждал, что тот Иван выкидывал из шурфа грунт на шесть метров вверх. Ему не все верили, но он клялся и божился.
Они умерли оба в начале 90-х, когда никому не стали нужны геологические рабочие, а ничего иного они не умели, или не хотели ли... Да и привыкли, наверное, к режиму питья спиртного "семь через пять месяцев". В партии геологической "сухой закон" же был.
Сейчас, когда я слышу или читаю разного рода осуждения пьющих людей через "а кто им заливал?" или "что, по-иному нельзя было досуг проводить?" я сразу же вспоминаю Ивана и начинаю моделировать варианты.
Вот, копаешь ты от рассвета до заката шурфы шестиметровые пять месяцев... Шых-шых-шых...
А потом приезжаешь в город и - в филармонию! А оттуда - на балет! И в институт на вечернее отделение, а потом - на каток кататься! И опять в конце апреля в шурфы и ших-ших-ших... Реалистично, чё.
***
Сергей пошёл шишкарить один. Щадящий режим шишкаренья под деревней выполнялся рискованным методом поветочного сбивания. Бить колотом считалось недопустимым, поскольку кедры возле деревни считались чем-то, типа общего огорода. Обычно ходили вдвоём. Один лазил, второй собирал. Тот, что собирал, одевал мотошлем и пару фуфаек, чтоб шишкой не побило. Да и вывозить было проще. Один мешок на руль, второй за спину заднему седоку мотоцикла. Можно не привязывать.
Но, в тот день все куда-то поразъехались и взять в компанию было некого.
Как раз за недельку до того он подарил своей тогдашней подружке очередной свой нож. Нож был так себе, но красивый. С "серебрянки", с эбонитовой ручкой инкрустированной камушками стеклянными с брошки старой. Ни на что серьёзное он не годился, бо сталь была слабая, но колбаску порезать, человека пырнуть или попонтоваться вполне годился. Однако, подружка его выпросила и это было в чём-то даже хорошо.
Не ходить без ножа в лес - это было правило, не имеющее исключений. Складничок и топор ножа не заменяли и Сергей взял номерной магазинный нож двоюродного братца.
На третьей примерно кедре это случилось. Кедровая сосна - дерево предельно коварное. Ветки у него ломаются совершенно неожиданно и непредсказуемо. Тонкая вполне может держать, а толстая сломаться. Всё из-за фактуры древесины.
Он уже у вершины обстукивал ногой ветки, когда под рукой обломился толстенный сук. Перехватился и сломал второй. Вниз летел, хватаясь за сучья и ломая их собой. Пробил целую "дорогу" в сучьях. Но, они и затормозили падение, поэтому ничего особо не повредил, кроме того, что слегка порвал самодельную маскуху. Встал, отряхнулся, порадовался тому, что не повредился и тут только увидал, что ножа нету в ножнах. Братец купил на удивление неудачный ножик без блокирующего хлястика на защёлке.
Он перерыл под деревом почти всё. Ножа не было. Начал вспоминать, был ли он до того и не потерял ли он его раньше. Поискал под теми кедрами, что обтряс раньше. Ничего. Начало немного потряхивать от безысходности. Что может быть отвратительнее, чем потерять чужую вещь, да ещё и регистрированную?
Нож он нашёл часа через три, когда уже начало смеркаться. Он лежал плашмя на разветвляющейся ветке, метрах в трёх от земли, на кедре, с которой он падал.
***
На покосе было страшно только первые года три. Да, придти чуть ли не с рассветом и впахивать чуть ли не до заката после городского бытия, это было очень непривычно и трудно. Трудно было даже не просто работать, а то, что голова не знала, чем заняться в монотонности физического труда.
Потом он научился занимать голову мысленным пением знакомых песен.
Когда у тёткиного мужа получалось приехать на комбайне и скосить большую часть ровной части покоса, это было счастье. Счастьем было и когда бабушка договаривалась с кем-нибудь о конных граблях.
Метание зарода было вообще полным счастьем, поскольку финализировало жуткую эпопею покоса.
Приятным было и то, что на уборку картошки он не попадал, поскольку в сентябре уже учился в городе. Садить же картошку в начале июня было нетрудно и даже интересно. Садили всей деревней один огород, пока хозяйка готовила стол. Потом ели, взрослые маленько пили и шли на следующий огород. Огороды, правда, были соток по 30-40, но коллективно это было быстро довольно.
